Перед финальным блоком показов «Преступления и наказания» в здании кинотеатра «Россия» мы попросили легенду отечественной музыки Эдуарда Артемьева рассказать, как шла работа над этим масштабным полистилистическим полотном. И узнали, над чем плакал режиссер Кончаловский, за какие номера пришлось «биться» и какую сцену в рок-опере боится сам композитор. 

НАЧАЛО
- Когда мне принесли сценарий, я сразу же стал отказываться, сознавая, какая это глыба. Читая стихи Ряшенцева, понимал, что я так не могу. Как он работает с оригинальным текстом Достоевского! Оставляет целые куски – такое мастерство и грандиозный труд! Но я услышал: «Только ты один это можешь осилить». Мне же это совершенно не подходило: все эти страсти, когда мне ближе спокойствие. Эти режиссерские ходы, с которыми я потом не раз встречался, вроде «Пишем для шарманщика! (который в спектакле предстает в образе Достоевского – идея Кончаловского)». Андрон, кстати, постоянно звонил из Лос-Анджелеса и держал меня в напряжении. Как только я клал трубку, то сразу же ничего не делал (смеется). После одной такой его «лекции» я взял роман, и мне сразу попался эпизод, где Раскольников идет по Сенной площади к старухе. В нем Достоевский описывает газовые фонари, звуки  шарманки. И я внезапно понял, как это сделать – взять натуральную шарманку, а не имитировать оркестром. Делать, как написано. И в тот момент я словно раскрепостился, почувствовал внутреннее облегчение. Были моменты, когда я писал и рыдал.

ВЕРСИЯ ТЕАТРА МЮЗИКЛА
- Я все время ссылаюсь на свой первый вариант, считаю его основным. Спектакль Театра мюзикла – это самостоятельная, переосмысленная версия. В ней нет, как планировалось, отдельно симфонического оркестра, народного ансамбля и рок-бэнда. Но при этом сохранена рок-энергия. И очень хорошо, что между номерами нет перерывов – схоже с бесконечностью мысли. Еще очень здорово придумано свидание в тюрьме в финале, которого в моем оригинале не было. Я считаю эту находку Кончаловского просто невероятно эффектной. 

ГЕРОИ
- Если пройтись по героям, то одним из важнейших номеров для меня стала ария Сони, которой изначально не было. Как только я ее принес Кончаловскому, то она ему не пришлась по душе, но ситуацию исправила Татьяна Солнышкина - музыкальный руководитель Театра мюзикла, которая настояла на исполнении этой арии Марией Биорк. Я тогда сам прослезился. Да и Кончаловский… Он, конечно, очень чувственный человек, но закрытый. Также я очень люблю номер с Соней, в котором она читает Библию. Кончаловский не хотел ни за что его включать – мы с Ряшенцевым бились за эту сцену! А переубедить его непросто, да и вообще с ним работать очень сложно: по одной простой причине – у него самого три курса консерватории. 

Или номер «Клерки». Тогда очень модными были итальянские песни, и я для разнообразия добавил и такое решение. Это снова был тот случай, когда я втягивался все больше и больше в написание музыки. И я очень доволен, что это есть в спектакле. 

Еще для меня очень важна ария Раскольникова «Что со мной». В этом номере раскрывается все! Считаю, что он получился – и смыслово, и мелодически. 

Или взять «Колыбельную матери» – мало, кто знает, что ее я использовал также в фильме «Обломов» Михалкова. Тогда я как раз писал «Преступление и наказание», и у меня не очень-то получалось,  была даже мысль, что оперы уже не будет. И я ее пустил по рукам (смеется), но она вернулась! Я хотел, чтобы это была история на одном аккорде. Это больше не номер, а явление. 

Но апофеозом спектакля, конечно, является сцена убийства лошади. Это вообще последний номер, который я записал. Оттягивал, как мог. Мне реально было очень страшно, и я не понимал, как это сделать.

Беседовал выпускающий дирижер спектакля «Преступление и наказание» Арсентий Ткаченко

Фото – пресс-служба Театра Мюзикла

ЕЩЁ ПО ТЕМЕ:

Владимир Федосеев: «В начале было не слово, а музыка!»

Андреа Морриконе: "Хочу быть ближе к душе русских людей"

Алана Хартсонг: Мистика Музыки Лемурии

Духовная Музыка и Поэзия

Нанатэя. "Мистерия неземной музыки"

Музыка лечит мозг